Пожар у милой между бедрами.
Другой таскал бы воду ведрами.
А я спешу к моей прелестнице
с брандспойтом по пожарной лестнице.
Пусть задохнусь - мне это по фигу!
Я в пекло рвусь, готовый к подвигу.
Любимая, спали до тла меня
в своем неутолимом пламени!
При прежних властях в эротической прозе
был классовый принцип, партийный подход.
Рабоче-крестьянской испытанной позе
от века привержен российский народ.
Закончив ударную смену на стройке,
рекордный надой получив молока,
сходились рабочий с колхозницей в койке,
как молот и серп на эмблеме Совка.
И - грудью на грудь - в лобовую атаку,
сжимая горячих объятий кольцо!
Бесстрашно - как кошка, вцепившись в собаку,
нам наши подруги смотрели в лицо.
В любви, как и в прочих вещах, постоянство
стране обеспечивал мудрый закон:
стелилось под низ трудовое крестьянство,
был сверху, как водится, класс-гегемон.
Зря глупые бабы, ложась на лопатки,
спихнуть с себя силились тягостный груз -
всегда выходил победителем в схватке
единый, могучий Советский Союз.
А ныне изгажено чувство святое:
народ утоляет инстинкт половой
кто сзади, кто сбоку, кто сидя, кто стоя,
кто кверху ногами, кто вниз головой.
Позор современным Адаму и Еве,
сношающимся, как козел и коза -
юнец похотливый, пристроившись к деве,
ей дышит в затылок, не глядя в глаза...
Хоть Крупскую вывеси у изголовья,
не выживешь, Ленину верность храня:
мне кажется, сам источаю любовь я,
на самом же деле имеют меня!
Совсем, как в книжке на картинке:
для старой бабушки Яги
несет тинэйджерша в корзинке
сметану, сыр и пироги.
Теснится на пути плутовки
деревьев шумная толпа.
Как спичек серные головки,
на частоколе черепа.
И страсти, скрытые от взора,
под красной шапочкой бурлят,
сродни интригам мухомора,
под шляпкой прячущего яд.
Неведомо смазливой шлюшке,
по тропке скачущей лесной,
что спички детям - не игрушки,
тем паче в вёдро, сушь и зной.
Ведь я, как хвороста охапка,
иссох от мыслей об огне.
Горящая на воре шапка
по точной мерке сшита мне.
Рожденный взламывать, как хакер,
забав компьютерных тюрьму
и длинным языком, как факел,
вылизывать ночную тьму,
я, редкому доверясь фарту,
раздую пламя в голове,
любовь, как шулерскую карту
в пожарном пряча рукаве...
Пускай мне завтра будет тяжко:
я что посеял, то пожал.
Но пусть шалавая бродяжка,
по чьей вине возник пожар,
во избежание поимки
и чтобы не попутал бес,
отныне в шапке-невидимке
приходит в выгоревший лес.
НА ВЕС ЗОЛОТА
Известно много способов у нас,
как отобрать из золушек принцессу -
по форме ног, прическе, цвету глаз...
Но лучший способ - отбирать по весу.
Обычно побеждают в жизни те,
кто, к худосочной не стремясь химере,
богатством, скрытым в женской полноте,
умеет насладиться в полной мере.
Непревзойденный кадр я подберу
себе в супруги - если помнить буду,
что слово РАЗДОБРЕТЬ сродни ДОБРУ,
а слово ИСХУДАТЬ созвучно ХУДУ.
С худышками вступать опасно в брак,
в них слишком много едкости и злости -
недаром же, в отличье от собак,
мужчины не бросаются на кости!
Зато всегда доволен человек,
чья спутница, как говорится, в теле:
чем толще женщина, тем больше нег
мы получаем от нее в постели.
...Я б на руках любимую носил,
но тяжек груз - боюсь, не уронить бы!
Придется, видно, чтоб набраться сил,
позаниматься штангой до женитьбы...
РУСАЛКА
Ломает голову мужик,
поймав на удочку русалку:
как общий с ней найти язык,
чтоб качественно кинуть палку?
Вопрос, действительно, непрост,
к успеху нет прямой дороги,
поскольку у русалки хвост,
где у нормальной бабы ноги.
К ней ниже пояса не лезь,
стремясь вкусить плоды разврата -
лишь оцарапаешься весь,
а не достигнешь результата.
А значит, думай поскорей
и делай выбор свой моральный:
секс если и возможен с ней,
то исключительно оральный.
Но лучше, парень, эту тварь
обратно в воду выбрось с лодки.
А жаль выбрасывать - зажарь
с картофелем на сковородке!
ВИРТУАЛЬНЫЙ ПОМИДОР
Шлю подруге лакомый кусок:
вставленное в рамку монитора
сердце - в ипостаси помидора,
источающего алый сок...
Я б уснул - но боль моя не спит
и в своей палаческой манере
мне коктейль готовит - "Блади Мэри",
перемешивая кровь и спирт.
Вряд ли ты осмыслишь до конца,
хоть прочтешь стихов моих тома ты:
здесь, в Сети, томятся, как томаты,
консервированные сердца.
Мог ли знать злосчастный помидор,
что - со страстью пылкой, за бутылкой -
мы ему в бока вонзимся вилкой,
как клинком в быка тореадор?
Овощей в инете - пруд пруди,
каждый соком полнится и силой...
Ну а милой - только этот хилый,
тот, который у меня в груди.
ПОЦЕЛУЙ ВАМПИРА
Терзая жертву на погосте,
клыками клацает вампир,
ей пробивая, как компостер,
билет на пир в загробный мир.
Дурманней опийного мака,
хмельней багряных винных струй
злокозненного вурдалака
кроваво-красный поцелуй!
Подвергнув девушку гипнозу,
ей в горло впился душегуб,
раскрыв, как пламенную розу,
бутон своих истлевших губ.
По белизне девичьей шейки,
надкусанной, как сладкий плод,
две сиротливых ртутных змейки
сползают в чавкающий рот.
От страсти гибельной сгорая,
бедняжка мечется в бреду,
чтоб, испытав блаженство рая,
очнуться через миг в аду.
Справляют бал Порок и Похоть,
Добро и Честь посрамлены,
и землю сотрясает хохот
ликующего Сатаны.
СТРЕЛА АМУРА
Жизнь наша личная - публичная -
словно в Сокольниках шашлычная.
Мангальщик, повар экстра-класса,
Амур - по паспорту Тимур -
два сердца - два кусочка мяса -
насаживает на шампур.
Железный шип колюч, как роза.
Снимаю боль, надравшись в лом...
Стрела в груди - в мозгу заноза -
торчит осиновым колом.
Насажен палачами на кол,
как бы заплакал вор и тать!
Но нам в Сокольниках оракул
предрек сокольниками стать.
Надламывая кол, как палочку,
в любовном списке ставлю галочку.
НИМФОМАНКИ
В Москве теперь такие нравы,
такой преступности масштаб,
что ночью на мужчин облавы
устраивают стаи баб.
Мужья, уставшие от пьянки,
торопятся домой, в семью,
но в темном месте нимфоманки
их ловят в западню свою.
Выскакивают из засады,
берут за шкирку, как котят,
и не давая им пощады,
употребляют, как хотят.
Стать может школьник их добычей,
а может дряхлый инвалид:
не знает никаких приличий
их непомерный аппетит.
Им нужен секс в слоновьих дозах,
и гнусный сладостен разврат
в пятидесяти разных позах,
по сто и больше раз подряд.
Спасти способно только чудо
попавших в лапы этих шлюх -
бедняг насилуют, покуда
они не испускают дух.
И где-нибудь на дне канавы
потом находят груды тел,
и нету никакой управы
на баб, творящих беспредел!...
Мне чувство страха незнакомо,
но на прогулку в час ночной
я если выхожу из дома,
то не иначе, как с женой.
Она, спортсменка-культуристка,
десятый лифчика размер,
предохранит меня от риска
верней, чем милиционер.
И если с мерзкой извращенкой
судьба столкнет во мраке нас,
жена ей даст под зад коленкой,
а то и кулачищем в глаз.
Но даже при таком раскладе,
чтоб уберечься от вреда,
из дома лучше на ночь глядя
не отлучаться никуда.
И я, давая отдых нервам,
сижу в своей норе, как мышь,
оторвам, курвам, лярвам, стервам
в окно показывая шиш.
СТЕНА СТЕНАНИЙ
Вскипает в сердце злость,
когда в ночи
соседи гвоздь
вбивают в кирпичи.
А то - хоть плачь! -
начнут вгонять шуруп,
свирепствуя, как врач,
сверлящий зуб.
Откуда этот скрежет
жестяной -
железо, что ли, режут,
за стеной?
У них, быть может,
там подпольный цех
богатства множит
втайне ото всех?
Сидят в своем клондайке
золотом,
долбя болты и гайки
долотом...
Но почему сквозь скрежет,
звон и скрип,
нет-нет, да и пробрезжут
стон и всхлип,
и нежную
лирическую трель
испустит
электрическая дрель,
а под конец
томительно, как вздох,
раздастся оглушительное
"ох"?
Так ударяет
молот паровой.
Так утоляют
голод половой.
Но если это звук
любовных ласк,
тогда зачем подобный
стук и лязг?
ТУРГЕНЕВСКИЕ МЕСТА
Сидим с подругою и квасим
на берегу Москвы-реки,
где некогда Муму Герасим
прикончил в приступе тоски.
Приняв на грудь полбанки водки
и зажевав сырком "Волна"
поехать прокатиться в лодке
со мной решается она.
Река, разверстая могила,
в томительную тянет тьму
с такой же силой, как манила
в пучину бедную Муму.
Из лунных отблесков во мраке
сплетая траурный венок,
на место гибели собаки
теченье сносит наш челнок.
А далее - чуть-чуть сноровки:
решил ударить - бей сплеча!
Всего и дел - кусок веревки
и два тяжелых кирпича.
Любовь на дно уходит рыбкой -
на сердце камень, рябь в глазах.
Плывут круги по глади зыбкой,
и небо в звездах, как в слезах...
А поутру, поверив бредням
о чудищах на дне реки,
пойдут ловить русалок бреднем
тургеневские мужики.
День ярок, как свечи огарок...
Ах, если б знали вы, жлобы,
какой шикарный труп в подарок
вам уготовлен от судьбы!
...Являя городу и миру
своей души кромешный ад,
со всем, что дорого и мило,
прощается дегенерат.
Как обезумевший Герасим,
по-волчьи воя на луну,
оплакивает Стенька Разин
утопленную им княжну.
ПОЛЕТ ВАМПИРИЙ
В небесах оксюмороны
с воплями унылыми
чертят белые вороны
красными чернилами.
Мужики для них - сосуд:
попадешься - пососут,
совершив над человеком
сладострастный самосуд.
Парень, рот открой поширше,
нежно грабли растопырь:
- Прилетайте к нам, вампирши,
в совковецкий монастырь!
Кремль отсюда далеко.
Бог и вовсе высоко.
Жить в деревне нелегко.
Кыс-кыс-кыс, Вдова Клыко!
В МИРЕ МУЗ И ГРАЦИЙ!
Художник,
властями гонимый,
на водку стрелял
у любимой:
- Я мэтр
посильней Глазунова,
а с бабками снова
хреново!
- А меньше б транжирил
на пьянки, -
он слышит в ответ
от поганки, -
да будь ты хоть Пабло
Пикассо,
а я тебе, падло,
не касса!..
Поэт,
изможденный и хилый,
закуску шакалил
у милой:
- Я лирик
почище, чем Бродский,
а платят мне чирик
уродский!
_ А меньше бы тратил
на книги, -
он слышит в ответ
от задрыги, -
да будь ты хоть Пабло
Неруда,
а я тебе, падло,
не дура!..
Обидчив
непризнанный гений...
Творцы
не снесли оскорблений:
вскричав
"да ведь сами вы падлы!",
шалав
оттаскали за патлы.
ВСЁ ХОККЕЙ!
Стихи о моей клюшке
Душой кристален, телом чист,
хоть на пирушку, хоть в пивнушку,
я, как заядлый хоккеист,
везде свою таскаю клюшку.
И, встреч спортивных календарь
подвешивая к изголовью,
свой неразлучный инвентарь
кладу к себе в постель с любовью.
Всю жизнь я верность ей храню
- меня за это к богу в рай бы! -
и до сих пор раз пять на дню
бывает, загоняю шайбы.
А если слышу от друзей
недоуменные вопросы,
то отвечаю: "Все хоккей!"
и снова делаю пробросы.
Чего смеетесь, пошляки?
Спорт - напряженная работа!..
Эх, не откинуть бы коньки,
ведя игру в одни ворота!
КАЛЕНДАРЬ ДОНЖУАНА
Я в марте Марту обнимаю
а в мае обнимаю Майю.
А с наступлением июля
в меня влюбляется и Юля.
Читатель скажет мне: - Не густо!
Но в августе еще - Августа,
и, после паузы недлинной,
октябрь с румяной Октябриной...
А дальше - холод на дворе...
и Яна с Варей в январе!
