Владимир Резниченко ушёл из жизни 18-го июля 2010 года, в возрасте шестидесяти пяти лет.
Я познакомился с ним пять лет назад. Тогда, в 2005-м, я зашёл на его самиздатовскую страницу и почитал стихи. Немного, несколько сонетов, десяток лирических стихотворений и эпиграмм. С тех пор я регулярно читал Володины новинки. Стихотворные - все, публицистические - выборочно.
Что можно сказать... Володя был поэтом. Настоящим, талантливейшим. Нелегко описать то, что он делал со словами. Он даже не играл ими, не составлял их в строки, не рифмовал. Он - попробую найти подходящее слово. Вот, нашёл - чудодействовал.
Пускай игра не стоит свеч,
для счастья нужно очень мало:
лишь бы трепало лён трепало,
точило бы точило меч
и поддувало воздух в печь
без остановки поддувало,
а покрывало покрывало
постель, где доведётся лечь;
чтоб долго жило всё, что мило,
чтоб шило шило, мыло мыло,
пугало пугало ворон,
чтоб меру мерило мерило
и чтоб любви твоей светило
светило мне со всех сторон.
Четырнадцать строк всего. Даже не скажу, что этот сонет шедевр - в нём попросту шедевральна каждая строка, каждая аллитерация.
Заметил бдительный игрок
в колоде карточной пропажу:
родному изменив марьяжу,
пустилась дама наутек.
Свой красный нюхая цветок,
она пошла гулять по пляжу,
где волн тяжелую поклажу
таскает море на песок.
Быть больше не желая битой,
рассталась с королем и свитой,
умчалась в дальние края...
Разгневанный ее свободой,
ярится козырь под колодой,
как подколодная змея.
Этот сонет, возможно, уступает предыдущему по смыслу. А по форме так же совершенен, с множеством находок, с потрясающей, выверенной игрой слов.
Все в нашей жизни вкривь и вкось,
протесты, драки, препиранья,
как в тексте знаки препинанья,
расставленные на авось.
Так вышло, так уж повелось...
Пиранья, голова баранья,
что медлишь, тщетны все старанья,
рви по живому, плюнь и брось!
Судьбой засушенный гербарий -
тобой разрушенный сценарий
дурацкого боевика.
Разрезан мир на два куска,
бездонны чаши полушарий,
в одной любовь, в другой тоска.
Ещё один с единой рифмой в первых двух катренах. И потрясающая концовка, обыгрывающая значения омонимов "полушария".
Володя был донельзя остроумным человеком. Он умел находить смешное везде, в том числе, и в грусти, и в тоске, и даже в смерти. Над смертью он смеялся особенно охотно - весело, задорно, так же, как над жизнью.
Любой, кто через кладбище ходил,
получше не найдя себе дорожку,
видал скелетов, днем лежащих в лежку,
а по ночам встающих из могил,
чтоб, распалив в груди угасший пыл,
сплясать и спеть частушки под гармошку
и трахнуться - пускай и понарошку,
но с огоньком и не жалея сил.
Менты из-за кладбищенской ограды
покойникам кричат: "Уймитесь, гады!
Кончайте хулиганить, вашу мать!"
Чего орете, дурни? Вы бы сами
промаявшись весь день в вонючей яме,
не вышли б ночью кости поразмять?
Скупай в бутиках фирменные шмотки,
гоняй на "Мерсе" или "Шевроле",
лакай "Вдову Клико" и "Божоле",
купайся в виски, коньяке и водке -
у наслаждений этих срок короткий:
сегодня ты с Медведевым в Кремле,
а завтра в смрадном варишься котле
и жаришься на ржавой сковородке.
Твоя судьба - так сам и выбирай.
Хитрюгу гонят в пекло, а растяпу
в заоблачный препровождают край.
...Но если дашь чертям в аду на лапу,
тебе экскурсию устроят в рай,
чтоб смог ты маму повидать и папу.
В аду порядки строже, чем на зоне.
Жизнь кающихся грешников страшна.
Им не дают еды, лишают сна,
содержат в тесноте, как скот в загоне.
От дыма задыхаясь и от вони,
все муки познают они сполна.
"Поддать огня!" - ярится Сатана,
вальяжно восседающий на троне.
Вот так продавшим совесть за гроши
показывают, где зимуют раки...
Мораль: не лги, не злобствуй, не греши!
Не хочешь волком выть в кромешном мраке,
на нарах сидя в чертовом бараке, -
подумай о спасении души.
Володя презирал смерть, смеялся над ней, гнал её от себя. Он был тяжело болен, жил в кредит, взятый у костлявой, и смеялся над кредитором. Она наконец пришла получить долг и забрала его вмиг, разом. Ещё 17-го июля Володя улыбался и шутил. Восемнадцатого его не стало. Остались его стихи. И его переводы. Блестящие переводы с португальского.Я не стану копировать переводы в текст статьи. Сделаю исключение лишь для одного и оставлю ссылку на остальные:
Имея ум, любовь, заслуги, честь,
Мы мним, что путь наш радостен и гладок,
Но Рок, случайность, время свой порядок
Наводит в мире, нам готовя месть.
Загадок неразгаданных не счесть,
Хоть на догадки разум наш и падок,
И вот она, загадка из загадок:
Что выше жизни, выше смерти есть?
Ученый муж нередко лицемерит,
Тогда как опыт к знанию приводит:
Побольше наблюдать - важней всего.
Пусть происходит то, во что не верят,
И верят в то, чего не происходит,
Вы лучше верьте в Бога одного.
Все, кто знал Володю, все кто дружил с ним, и все (а таких было немало), кто враждовал, в один голос отмечали одно. Он был бойцом. Непримиримым, бескомпромиссным. Он ненавидел похвальбу, подлость, клевету, нечистоплотность. Ненавидел двурушничество. Ненавидел, и ненависти своей не скрывал. Володя постоянно шёл на конфликт - не думая о последствиях, не лицемеря и не заискивая ни перед кем. Если он считал необходимым драться, он дрался. Тем оружием, которым в совершенстве владел. Русским языком - рифмованным в хлёсткие, беспощадные эпиграммы русским языком.
Володе случалось перегнуть палку - компромиссов для него не существовало. Он был бойцом и на людей смотрел как на бойцов, и мерил их под себя. Он ненавидел кичащихся своей тупостью бездарей и говорил об этом открыто. Он ненавидел попустительство подлости и кричал об этом с трибуны - кричал до тех пор, пока трибуну у него не отбирали. Самый талантливый, самый профессиональный поэт Самиздата постоянно томился под замком - его блокировали, отключали, тёрли... Он терял читателей, терял друзей, терял всё, но отказаться от своих принципов не мог. Он был некомплиментарен, непримирим и независим. Всегда.
Я не стану приводить здесь тексты Володиных эпиграмм. В его разделе их сотни, некоторые грубы и злы, некоторые откровенно хороши, а некоторые шедевральны, так же, как и Володина лирика.
Герои его эпиграмм могут гордиться тем, что память о них останется лишь потому, что эпиграммы на них писал Владимир Резниченко.
Майк Гелприн, сентябрь 2010
