ЭТОТ ЕДИНЫЙ, ЕДИНЫЙ, ЕДИНЫЙ МИР...
ВЗГЛЯД ИЗВНЕ
— Как они к нам относятся?
Этот вопрос я чаще всего слышу, возвратившись из Аргентины, где проработал около пяти лет. Гораздо реже спрашивают, например, как они там живут или почему они так хорошо играют в футбол? И все-таки знакомых — и незнакомых — людей, как ни странно, больше всего заботит мнение о нас самих, о нашей стране, сложившееся у граждан государства, чуть ли не самого отдаленного от советских границ.
Людям извечно присуща любовь (или ненависть) к зеркалам, от античного Нарцисса до есенинского Черного человека — долгий, мучительный путь. «Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» Чувства, испытываемые отдельными индивидуумами, складываются в страсти, присущие целым народам. Мы с жадным любопытством всматриваемся в глаза друг дру-га: что отражается там? как там отражаюсь я? Цвет моря зависит от цвета неба, в него опрокидывающегося, но цвет глаз менее изменчив, и самое глубокое, многомерное зеркало — черная мишень зрачка.
Пожалуй, мы, граждане СССР, особенно чувствительны к «отображениям», говоря иными словами, ко "взглядам со стороны». Только можно ли, не задумываясь, принимать на веру чужие критические мнения и оценки? Известно, что людям — и целым народам — свойственно проецировать на других людей — и другие народы — свои недостатки и пороки.
Стремление видеть соринку в глазу ближнего и не замечать бревна в своем собственном подчас наблюдал я и у аргентинцев. Приходилось от них слышать, что «русские всю жизнь стоят в очередях», «в СССР кругом бюрократизм», «ваши женженщины—толстые». Во всем этом, конечно, немало истины, но сколько длиннющих очередей, тупоголового бюрократизма и заплывших жиром девиц и дам встречал я в Буэнос-Айресе!
Все же надо отдать аргентинцам должное: это народ, обла-
85
дающий и развитым чувством самокритичности. Молодая нация, сложившаяся в результате массовой иммиграции, старается внимательно разглядеть, узнать и понять самое себя. Можно было бы привести множество аргентинских «самохарактеристик», но процитирую только две, достаточно типичные и емкие. Первая — иронический кулинарный «рецепт приготовления среднего аргентинца» — была обнаружена мной в одном из путеводителей по стране:
Взять по порядку
широкобедрую индейскую женщину двух испанских кабальеро трех гаучо с сильно смешанной кровью одного английского путешественника половину овцевода-баска и щепотку черного раба.
Выдержать на маленьком огне в течение трех столетий.
Прежде, чем подавать, добавить 5 крестьян с юга Италии
польского (можно немецкого или русского) еврея
1 лавочника-галисийца, 3/4 ливанского торговца
а также целиком французскую проститутку.
Дать отстояться в течение 50 лет.
Подавать в форме под брильянтиновым соусом.
Другая цитата — гороскоп, взятый из выходящей в Буэнос- Айресе газеты «Диарио популар». Зная о привычке многих ар-гентинцев сверять свои жизненные прогнозы с предначертаниями зодиака, редакторы газеты придумали оригинальную идею — составить астрологический портрет всей страны. За момент рождения Аргентины приняли 12 часов 9 июля 1816 г. Именно в этот день на проходившем в городе Тукумане конгрессе была провозглашена независимость Объединенных провинций Ла-Платы от Испании.
«Аргентина, — заявил приглашенный редакцией профессор астрологических наук Хосе Кюн, — это страна, находящаяся под господством созвездия Рака, а также испытывающая на себе влияние Весов. Поэтому ее народ придает большое значение домашнему очагу, склонен жить воспоминаниями о прошлом, любит мир и спокойствие. Аргентинцы обладают высокими творческими способностями и силой воображения, в то же время у них проявляется определенная тенденция к богемной жизни. Это очень везучий и имеющий сильное божественное покровительство народ».
Не все, однако, блестяще на аргентинском звездном гори-зонте. «В середине неба Рак вместе с Венерой и Солнцем обозначают склонность к негативизму, попрошайничеству и плаксивости... Аргентинцы, как правило, предпочитают идти по пути наименьшего сопротивления, очень любят наслаждаться радостями жизни. Они легко внушаемы — из-за своей высокой чувствительности. Юпитер, поднимаясь на небе и оказываясь в созвездии Скорпиона, ясно демонстрирует сильное пристра
86
стие к мясной пище, наблюдающееся в этой стране — поэтому- то нашим традиционным блюдом и является аса до S).
Понятно, что для того, чтобы узнать о любви местного населения к мясу, совсем не нужно всматриваться в звезды — достаточно сходить на рынок или в ресторан. Точно также можно не быть астрологом, чтобы сделать вывод о влиянии на Аргентину США. («Взаиморасположение Сатурна и Урана... показывает абсолютное господство этого государства в нашей экономике»,— вещает с ученым видом профессор.) Впрочем, разве сами мы редко ищем ответы на беспокоящие нас вопросы где-то в заоблачных высях вместо того, чтобы попросту ог-лянуться по сторонам?
Но все-таки, как же они, аргентинцы, относятся к нам?
Оптический обман
Чтобы составить о чем-нибудь мнение, необходимо соединить ряд элементов. Большинство аргентинцев никогда не имели прямых контактов с нашими людьми и нашей страной, поэтому их мнение, опосредованное и вторичное, строится на основе сведений, получаемых из различных источников. Главное средство массовой информации — телевидение, роль которого в формировании оценок чрезвычайно велика. Советскому Союзу на телеэкране уделяется немало места, однако его образ чаще всего преподносится в импортированной североамериканской трактовке, телезрителю приходится смотреть на СССР сквозь очки, которые изготовлены для него в нью-йоркской или гол-ливудской мастерской.
Перебарщивание в пропагандистско-дидактических усилиях, как правило, приводит к результатам, обратным желаемым: никто не хочет есть ни пересахаренный торт, ни пересоленные щи. О янки, расхаживающих героями по аргентинским кино- и телевизионным экранам, редко когда услышишь доброе слово в быту, тем более что накопленный людьми политический и жизненный опыт вынуждает их относиться к великой северной державе с осторожностью и даже настороженностью.
...Торговец индейскими пончо в Карлос-Пасе, курортном городке близ Кордовы, оказался большим знатоком международных проблем. Но это выяснится потом', а сначала он заламывает фантастическую цену и строго выспрашивает у меня, иностранца, говорящего по-испански с заметным акцентом, не американец ли я? Удостоверившись, что нет, цену сбавляет, дружелюбно улыбается и объясняет, что к США относится резко отрицательно. Почему? Виноват в этом сам дядюшка Сэм, потому что, прикидывавшийся опекуном и защитником Аргентины, он во время войны на Мальвинах предательски перемет-
1 Говядина, жаренная над углями.
87
нулся на сторону врага — Англии. А русские, замечает продавец пончо, требовали в это время прекращения британской интервенции.
...Женщина средних лет с ярко выраженными креольскими чертами лица, мать большого семейства, сидит рядом со мной в кресле самолета авиакомпании «Аустраль», летящего над пустынной и бескрайней Патагонией. «Видите, какая огромная у нас страна? — говорит она мне, показывая в окошко.— Дай бог, не прибрали бы все это американцы. Повсюду они лезут, все хотят прикарманить, а сами показывают на русских — они, мол, мечтают вас завоевать. А я вот, сколько здесь живу, никогда еще ни одного русского, кроме вас, в этих краях не видела».
...А вот уже самое непосредственное впечатление от просмотра американской зрелищной продукции, высказанное мне стариком-шорником, с которым я познакомился на ярмарке в одном заштатном провинциальном городке:
— Видел я вчера по телевизору фильм про ковбоев. Стыдно было смотреть. Что у них за сбруи, что за седла, будто рублены каменным топором! И это они нам, потомственным наездникам и лошадникам, показывают!
...С подобным же явлением «обратного эффекта», производимого чрезмерным пропагандистским усердием, я постоянно сталкиваюсь в Москве, когда по чьей-нибудь просьбе рассказываю об Аргентине, и, естественно, дабы охватить действительность во всей ее полноте, упоминаю о безработице, нищете, недоедании, ставшими уделом значительной части трудящегося населения страны. И вот, когда речь заходит о резких социальных контрастах или грабительской политике монополий, в глазах некоторых моих слушателей вижу недоверие и скептицизм, а то кто-нибудь и просто недовольно перебивает меня невежливым замечанием о «навешиваемой на уши лапше»: «Все это мы каждый день читаем в газетах, ты лучше расскажи, как есть на самом деле». Многие, судя по моим наблюдениям, искренне убеждены, что язвы и пороки капиталистического общества наличествуют не сами по себе, а лишь постольку, поскольку существуют журналисты-международники, сочиняющие по указанию начальства — и за солидные гонорары — разные небылицы.
Бытует и другая крайность. Аргентину обычно относят к числу развивающихся стран, но понятие «развивающаяся» условно, относительно. В Буэнос-Айресе на каждом углу видеоклубы, повсюду фотокопировальные машины — за небольшую цену можно моментально изготовить дубликат любого документа. Активно внедряются домашние компьютеры и кабельное телевидение. Страна полностью обеспечивает себя автомобилями (многие мощности по их производству даже простаивают), действуют атомные электростанции. Магазины завалены прод- и промтоварами.
88
Все это привело в неописуемое изумление директора одного из наших провинциальных заводов, приехавшего сюда в надежде договориться о массовой поставке своей продукции (то ли чугунных утюгов, то ли керосинок, точно не помню). «Надо же,—восклицал он,—у них уже есть даже то, чего еще нет у нас!»
Незнание и полузнание всегда приводят к домыслам и за-блуждениям. «На каком языке говорят в Аргентине — на французском или португальском?» — допытывались у меня в Москве люди с высшим образованием.
Немало неожиданных представлений о нашей стране обнаруживал я и у аргентинцев.
— Социализм, конечно, это хорошо,— с уверенностью в голосе говорил мне рабочий из провинции Тукуман, интересующийся политикой.— Но зачем вы держите в тюрьме всех своих лучших писателей? Сколько лет уже мучается на каторге бедный Солженицын? Как?! Он живет в США? Я сам слышал по радио, что Солженицын в Сибири!
Монолог в кабинете стоматолога в Буэнос-Айресе:
— Вы первый русский, которого я буду лечить! Работаете здесь, в Аргентине? А семья, разумеется, осталась в СССР? Зачем вы мне говорите неправду — я же знаю, вас с семьями не выпускают, а то вы все разбежитесь!
Зубному врачу вообще трудно возражать — и даже не из-за страха, что он, обозлившись замучает тебя бормашиной, а просто потому, что твой рот зафиксирован в открытом положении, а то еще и заморожен анестезией — как тут вымолвишь слово?
— И кто это вам поставил такие отвратительные пломбы?! Это же девятнадцатый век! На Западе так давно уже не пломбируют. Конечно, это дело рук советских врачей. Правильно пишут, что плохи у вас дела с научно-техническим прогрессом, много еще предстоит наверстывать!
Тут я не выдерживаю, и выковыривая из-за щеки здоровенный шматок ваты, протестую:
— Если хотите знать, половина моих пломб поставлена в Аргентине, а другая половина — в Западной Европе!
— Все-то вы мне сказки рассказываете! — невозмутимо гнет свою линию стоматолог, возвращая вату на прежнее место.— Лучше сидите тихо и не закрывайте рот, а то вот поврежу вам челюсть — тогда уже будете жаловаться на аргентинскую медицину с полным основанием.
Живые манекены
Оказываясь за рубежом, мы, иногда сами того не подозревая, превращаемся в живую витрину своей страны. Иностранец у всех на виду, по одному человеку судят о народе, к которому он принадлежит. Естественно, что каждый, очутившись в необычной обстановке, может попасть впросак — окружаю-
89
щие к этому, чаще всего, относятся снисходительно: с кем не бывает? И вместе с тем они зорко подмечают черты и черточки, дополняющие, подтверждающие или опровергающие уже сложившееся у них представление о том или ином националь-ном характере и государственном устройстве. Вот некоторые мои впечатления из разных заграничных командировок.
...Видный советский литератор, человек большого таланта и эрудиции, встречается в узком кругу с зарубежными коллега-ми. Хозяева засыпают его вопросами о литературном процессе в мире и в СССР, получают дельные ответы, а затем, в свою очередь, любезно интересуются, не хочет ли спросить их о чем-либо гость. «Видите ли,— отвечает тот,— я уже почти не-делю в вашей стране и никак не могу решить одной, казалось бы, простой проблемы. Моя жена поручила мне приобрести за-навески для душа и крышку для унитаза, этого у вас в стране много, но меня интересует исключительно розовый цвет — та-кая у нас в санузле плитка, а вот ничего розового достать не могу. Не знаете ли вы адрес какого-нибудь хорошего магазина, где такие товары в широком ассортименте?» Радушные хозяева везут гостя в самый хороший магазин, где — о сча-стье!— розовое судно (причем даже в цветочек!) обнаружива-ется, но после этого контакты приезжего писателя с местными собратьями по перу как-то сами собой угасают и высокоинтел-лектуальные беседы о проблемах мировой культуры впредь не возобновляются.
...Известная актриса тоже интересуется магазинами, однако в первую очередь теми, где продают косметику. Она просит отвести ее в дорогое парфюмерное заведение, находящееся на главной улице, и там начинает придирчиво осматривать образцы продукции, делая упор на импортные, а значит и самые высокие по цене изделия. Осматривает она их не вприглядку, а пробует все на себе — духи и лосьоны, помаду и румяна, пудру и «тени». Услужливая продавщица, надеясь на крупную покупку, едва успевает распаковывать флаконы и тюбики. Но привередливой «звезде» ничего не нравится: не тот цвет, не тот аромат... Наконец, она открывает сумочку и начинает долго пересчитывать купюры. «Что вам завернуть?» — обрадованно спрашивает продавщица. «Да нет, пожалуй, ничего!.. У вас здесь низкое качество, скоро я еду в Париж, там все и приобрету. А здесь лучше куплю шубку. Не знаете, где тут их продают по соседству?»
...Популярный поэт, прибывший на международный кон-гресс, останавливается в отеле, который оплачивает не он сам, а устроители мероприятия. Отель — один из самых престиж-ных в городе, но гостя выделенная ему комната приводит в негодование. «Уверен, что Гарсиа Маркесу (тот тоже приглашен на конгресс) предоставили номер значительно лучше,— громко возмущается он,— хотя я не менее известен! Меня знают во всем мире, а вы даете мне комнату с некрасивым
90
видом из окна. Имейте в виду, что если меня сию минуту не переселят, я тут же сажусь на самолет и улетаю в Москву!..» Принесший его чемоданы подросток, к которому за неимением другой мишени обращает свои гневные тирады приезжий ко-рифей, растерянно мнется на месте, не зная что сказать: ни только к проблемам литературы, но и к вопросам расселения постояльцев он никакого отношения не имеет. Он решает, что в данной ситуации лучше всего ретироваться, даже не до-ждавшись законных чаевых. Потом уже появляется кто-то из гостиничного начальства и спор о неправомерном преувеличе-нии значения Гарсиа Маркеса в ущерб советским литераторам вспыхивает с новой силой.
...Еще один отель — на этот раз в нем останавливается тан-цевальный ансамбль с оркестром, дирекцией и другими сопро-вождающими лицами. Едва прибывшие успевают расселиться по номерам, тут же «ЧП»: огромное здание погружается во мрак. Администрация отеля в панике, артисты ничему не удивляются, а только посмеиваются: такое случается не впервой. Проголодались с дороги, включили все разом свои электронагреватели, чтобы приготовить пищу,— вот и не вы-держали предохранители на щите. «Почему же они не отпра-вились перекусить в кафе или бар?» — недоумевают служащие гостиницы и получают ответ: «Артисты не привыкли к вашей национальной кухне, к тому же им необходима особая диета». Это — официальная версия, в действительности же, помимо художественных задач, артисты ансамбля ставят перед собой задачу чисто практическую: по возможности не израсхо-довать ни гроша из выдаваемых в инвалюте командировочных на приобретение продуктов, чтобы иметь возможность заку-пить побольше промтоваров и ширпотреба. Под видом реквизита в гастрольные поездки провозятся картошка и консервы, кастрюли и тарелки... Иногда все-таки приходится потратиться на курицу,— и тогда устраивается пир.
На театральных подмостках, на концертной сцене, на дис-куссионной трибуне, на лекторской кафедре мы — носители яркого искусства, привлекательных идей, глубоких знаний. А потом — бедными родственниками, убогими провинциалами спускаемся с этих возвышений в заграничную повседневность, идем — кто в одиночку, кто тройками или пятерками — вдоль мишурных витрин, толкаемся по барахолкам и распродажам. Взоры наши магнетически притягиваются ценниками, ярлыками, -тряпками да безделушками, и нет никаких сил поднять голову, оглянуться вокруг, посмотреть на небо, на людей, наконец, постараться вглядеться в самих себя — глазами тех, кто смотрит на нас со стороны.
...А как смотрятся аргентинцы, попадающие в СССР? Мне трудно об этом судить, хотя и могу представить себе шумную, недисциплинированную, разношерстно одетую ватагу туристов, на которых с недоумением показывают пальцем сте-
91
пенные москвичи: «Это еще что за птицы? Откуда такие взя-лись?» О впечатлениях самих аргентинцев я знаю по их рас-сказам. К сожалению, неуклюжесть и расхлябанность гости- нично-ресторанного сервиса заслоняют от многих подлинные ценности нашей страны. Мнение о советских людях зачастую составляется на основе общения с гидом, официанткой, а то и с фарцовщиком — что поделать, если других контактов просто не было?
Общая для туристов всех стран и народов болезнь — стрем-ление смотреть на мир сквозь глазок фото-, видео- или кино-камеры. Тем временем мир, по-настоящему не увиденный и не осмысленный, безвозвратно уплывает в небытие. Потом, вер-нувшись домой, рассматривают отснятое — и видят самих себя и случайных компаньонов по путешествию. «На фоне чего это мы запечатлелись? В каком это было городе? А-а, тогда у нас сломался автобус!» И начинаются воспоминания о лопнувшем колесе (или потерянной сумочке, распитой бутылке и прочих незабываемых происшествиях). Впрочем, «главное впечатле-ние» у каждого свое.
Сельдь по-аргентински
Гастрономическая карта Буэнос-Айреса чрезвычайно разнообразна. Здесь есть рестораны испанские, итальянские, немецкие, французские, китайские, японские, еврейские, арабские и т. д. и т. п. Но нет ни одного русского и ни одного украинского. Хотя русских и украинских иммигрантов в Аргентине немало. У выходцев из России — свои клубы, при них имеются самодеятельные песенно-танцевалытые коллективы. Издаются две маленькие газеты — «Родной голос» и «Рщний край». Правда, половина материалов в этих газетах печатается на испанском языке. Как-то я был приглашен знакомой русской семьей в православную церковь на крещение младенца. Священник, чтобы слова его были понятны всем присутствующим, совершал обряд одновременно на двух языках — русском и испанском.
Аргентину называют «котлом ассимиляции», переселенцы, а особенно их дети, быстро забывают родной язык, культуру и обычаи. Это, безусловно, отвечает интересам государства, всегда стремившегося сплавить разнородные в этническом от-ношении элементы в единую национальную общность.
...В магазинчике на углу авениды Коррьентес и улицы Булонь-сюр-мер еще можно купить бублики и шпроты, краков-скую колбасу и черный хлеб. Правда, хлеб — черный только по цвету и названию, в остальном — ни малейшего сходства. «Рус-ские огурцы» на поверку оказываются не солеными и не мало-сольными, а маринованными. Зато вроде бы есть (чудо из чудес!) настоящая селедка, приготовленная по русским рецептам,
92
хотя и импортированная из Германии. Только вот цена у этой селедки умопомрачительная — в переводе на мировую валюту восемь долларов штука.
— Были добрые времена, да давно ушли.— предается воспоминаниям толстый поляк, владелец лавки. — Раньше и в Буэнос-Айресе умели солить селедку, и продавал я ее 25-литровыми бочками. Но не стало покупателя — и не стало селедки, иногда вот крошечными партиями привозим из-за границы, так за нез же золотом плачено, чего уж тут удивляться цене...
Решил я найти и магазин, где продают книги на русском языке, и, придя по данному мне адресу, действительно обнару-жил за железнодорожной насыпью в районе Палермо скромное торговое заведение, однако на полках никакой литературы не было — только игрушки и школьные принадлежности. «Разве вы не продаете русских книг?» — спросил я стоявшего за прилавком небритого мужчину. «В принципе продаем»,— с удивлением в голосе ответил он. «Так где же они?» — «Продавать-то» мы продаем, только давно уже их никто не покупает, поэтому стеллаж мы вынесли в подсобку. Если вам действительно интересно, можете зайти посмотреть, но учтите, что помочь я вам не смогу, так как по-русски не понимаю ни слова».
Выбор оказался очень небогатым. Почти совсем не было классики, немного нашел я и произведений писателей, в последние десятилетия выехавших из СССР. Зато в широком ассортименте присутствовали «Протоколы сионских мудрецов» и другие писания о «жидо-масонском коммунистическом заговоре». Книжки эти переиздаются многократно, пусть не раскупается прежнее издание (почти нет русскоязычного читателя, да и тема мало кого волнует), но уже выпускается новое. Зачем? Для чего? Для кого? Сказать трудно, маниакальное упорство необъяснимо с точки зрения нормальной логики.
Русская литература пользуется известностью — разумеется, произведения тех писателей, что переведены на испанский. Многие аргентинцы вообще не верят, что можно знать какой- нибудь другой язык, кроме родного, и поэтому, видя иностранцев, а особенно русских, разговаривающих «по-кастильски», поражаются: «Как вам это удалось? Вы думаете, мы смогли бы научиться вашему языку?» Желающие рискнуть находятся, и курсы русского языка, действующие при Аргентинском обществе дружбы с СССР, не испытывают недостатка в учениках.
Из русских писателей лучше всего знают Толстого, Достоевского, Гоголя, Чехова, Горького. С современной советской литературой почти не знакомы. Но интерес большой: советский стенд на международной книжной ярмарке, ежегодно проходящей в Буэнос-Айресе, всегда в числе самых популярных и посещаемых. Большой спрос на книги по науке и технике, различные учебники, справочники. Многие, правда, к чтению равнодушны, и предпочитают получить информацию «из первых рук». Советских людей, работающих в Аргентине или при-
93
езжающих туда в командировку, постоянно осаждает любознательное население.
В моем кабинете в корпункте АПН неумолчно звонил телефон. Чего только не приходилось выслушивать, каких только ни давать разъяснений!
— Как мне связаться с бюро по эмиграции в СССР? Да, я хочу уехать из Аргентины навсегда, эта страна мне не нра-вится, здесь у меня нет ни работы, ни будущего. Я слышал, что в России — нехватка рабочей силы, а у меня диплом о высшем образовании, неужели не найдется места инженера для аргентинца? В крайнем случае, согласен на другую работу...
— Мы — студенты, завтра идем на волейбольный матч с участием советской женской команды. Нам очень нравятся ва-ши спортсменки, хотим сделать плакат. Как написать по-русски: «Давайте, девочки!»?
— Русские, коммунисты, сволочи, дерьмо! Убирайтесь назад к себе в Москву, пока целы!
— Мне — вы не поверите! — девяносто два года, я родом с Украины. Скажите, вы никогда не бывали в Бердичеве? Не знаете, как там дела, пустили ли, наконец, трамвай?
— Мы собираемся создать революционную организацию для свержения империализма. Не желает ли советский журналист сделать денежный взнос на правое дело?
— На днях я вернулся из СССР, у меня осталось десять рублей — не успел истратить. Представляете себе, ни один банк не хочет обменивать их ни на аустрали, ни на доллары. Может быть, обменяете вы?
— Уверен, что Советский Союз заинтересует информация о том, что Гитлер жив, здоров и скрывается на северо-западе Аргентины. У нас имеются доподлинные доказательства: есть полнейшее досье, фотографии, даже написанные фюрером кар-тины. Все вместе стоит пять миллионов долларов.
— Я купил советский фотоаппарат, а он тут же сломался. Пусть обменяют или вернут деньги!
Отец тяжело больного ребенка: «Вот уже много лет никто не может помочь нашему горю. Сегодня я прочитал в газете, что советские врачи научились лечить эту болезнь. Нельзя ли узнать адрес, куда обратиться?»
Немолодой голос с акцентом: «Могу ли я получить визу в Польшу?» — «Вот вы и обратитесь в польское посольство». «Как? А разве Польша не принадлежит СССР?»
Учительница спрашивает, где можно достать плакаты и книги о Советском Союзе: «У нас на следующей неделе будет специальный урок, посвященный России...»
Юный коллекционер: «Мне нужны советские марки, можно я сейчас к вам за ними заеду?»
Звонок в час ночи: «Мой муж завтра вылетает туристом в Москву. Какая там у вас сейчас погода, нужно ли брать теплый свитер? А зонтик?» 94
Звонок в два часа ночи: «Не подскажете ли, как называется великая русская река из пяти букв? Я страдаю бессоницей, и вот приходится разгадывать кроссворды. Сегодня что-то туго идет».
Птица-тройка с всевидящим глазом
— Я как латиноамериканец очень завидую вам,— признал-ся мне однажды знакомый аргентинский журналист.— У вашей страны долгая, яркая, изобилующая крупномасштабными событиями история. А мы — новоселы на этом континенте, прошлое наших народов ничем не примечательно: бессмысленные войны, бесконечная череда государственных переворотов. Нет того величия, тех славных традиций, тех глубинных корней...
Что мне ему ответить? Процитировать Лермонтова: «Ни слава, купленная кровыо, ни полный гордого доверия покой, ни темной старины заветные преданья...» Сказать, что минувшее — это одновременно и радость, и боль, и лестница в будущее, и тяжкий груз, сковывающий движение?
Этот разговор всплыл у меня в памяти сейчас, когда наша страна внезапно и долгожданно оказалась на крутом вираже своей исторической судьбы. Наступивший «час Ч» — момент перелома, время страстей и надежд, вселил в нас новую гордость за свою землю, обострил чувство причастности к ушедшему и приходящему.
Это удивительное время застало меня за границей. Мне как советскому корреспонденту стало работать и легче и приятней. Значительно сократился круг тем, по которым в беседах с местными жителями я не мог представить убедительных разъяснений из-за того, что наша точка зрения на данный предмет была двусмысленной и невнятной, а порой и вовсе отсутствовала (выкручивайся, как умеешь!).
Заметно усилилось и внимание аргентинцев к нашей стране и к тому, что в ней происходит. К нам начали относиться с большим уважением. Посыпались звонки из редакций: «Как правильно писать в транскрипции «перестройка» и «глас-ность»? Что означают эти термины?» Доморощенные знатоки русского языка из числа всеведущих журналистов поначалу производили слово «перестройка» от знаменитой русской «птицы-тройки», неудержимо рвущейся вперед, а гласность — от «глаза», который все видит... Очень быстро к обоим словам привыкли, и теперь они стали неотъемлемой частью современ-ного газетно-журналыюго лексикона.
Как относятся к переменам в СССР аргентинцы? Несомнен-но, распространяемые западной пропагандой тезисы типа «горбатого могила исправит» (т. е. «никакие реальные позитивные изменения в Советском Союзе невозможны, пека ге выкорчеван виновник всех зол — коммунизм») оказывают значительное влияние па умы. И все-таки в отношении к перестройке пре-
95
обладают добрые, сочувственные тона. Мало того, неоднократно я слышал и такое: «Пора бы уже перестройку провести и у нас, в Аргентине!», «Вот бы нам своего Горбачева!»
Однако не могу не выписать из своего дневника и выска-зывание прямо противоположного порядка. Горько мне, что принадлежит оно моему приятелю, по профессии коммерсанту, по натуре не злому человеку, любящему детей и природу и много работающему, чтобы удержаться на поверхности в обществе, сотрясаемом экономическими бурями. Но из песни, как говорится, слова не выкинешь.
— В стране у нас полный политический хаос, разруха в хозяйстве и моральная деградация. Что нам нужно — так это собственный Сталин, чтобы он навел порядок железной рукой, как это в свое время было сделано в СССР. Многих подонков, фашистов в первую очередь, следовало бы поставить к стенке и расстрелять без суда и следствия. Жаль, что Россия от нас слишком далеко — а то прислали бы вы сюда пару танковых дивизий и установили бы коммунизм.
Заявление это, в общем-то, не типично, но содержащиеся в нем мысли, по сути своей, довольно характерны для Аргентины, на протяжении своей истории пытавшейся находить решения сложнейшим национальным проблемам по известному с давних времен принципу «deus ex machina» — бог из машины. Вспыхивает кризис — и тут же появляются генералы, свергающие «прогнивших либералов-политиков» и устанавливающие на острие штыков «сильную власть». Беда только, что в долгосрочной перспективе никакие проблемы не решались, наоборот — накапливались новые, еще более трудные и запутанные. Последний такого рода военный режим, взявший бразды правления в 1976 г. и развалившийся в 1983 г., кажется, окончательно убедил аргентинцев в бесплодности подобных «экспериментов». Но выход-то надо искать! И вот мой знакомый, вместо «национального», традиционно «правого» варианта, изобретает «импортный», заемный, левацкий: явление нового мессии уже в образе генералиссимуса, скачущего верхом на танке с красной звездой. «Приедет барин, барин нас рассудит...»
Особенный интерес к перестройке проявляет левонастроен- ная интеллигенция, люди демократических взглядов, тяготеющие к идеям социализма. Происходящее в СССР обновление открывает новые возможности для диалога со всеми, кто искренне хочет прогресса, свободы и мира. Реальный социализм поворачивается к человечеству своими неизвестными до сих пор гранями и уже не только на бумаге, но и в действительной жизни начинает рифмоваться со словами «демократизм», «гуманизм», «плюрализм», а это значит становится более привлекательным в глазах народов, ищущих пути развития в надежде обеспечить себе процветание.
Недавно я имел долгую беседу с крупным поэтом, уже дав-но живущим в изгнании в Буэнос-Айресе. Мне было любо
96
пытно узнать, что думает этот человек о художественном творчестве, как он расценивает с высоты своего опыта ны-нешнее состояние мирового и латиноамериканского искусства. Но мой собеседник не желал рассуждать ни о чем другом, кроме перестройки, казалось, что в мире нет иной, достойной внимания темы. Его интересовало буквально все, что делается (и что еще не делается) в СССР, и он требовал от меня недвусмысленного ответа на вопрос: «Восторжествует ли в конечном счете гласность или ее противникам все же удастся одержать верх?» Проблемы эстетики были окончательно отодвинуты в сторону и, в конце концов, мы пришли к общему мнению, что вообще не время для лирики, возвышенной и тонкой, а наступила пора конкретных, прозаических дел, и только в случае, если эти дела увенчаются успехом, сложение проникновенных стихов станет занятием возможным и имеющим смысл.
Чья возьмет? Достаточно ли у врагов перестройки сил, чтобы затормозить, а то и повернуть вспять начавшиеся пре-образования? Эти вопросы мне задавал не только мой друг по-эт, но и многие другие аргентинцы. Лично я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в открытую пожелал нашим замыслам провала. В то же время в публикациях правой прессы про-скальзывает недоброжелательность, заметна плохо скрываемая надежда на то, что предпринимаемые усилия окончатся безрезультатно. Антисоветчики боятся перестройки, потому что знают: она увеличивает нашу силу, динамизм, международный престиж.
((Большое видится на расстояньи...»
Неприятие — или непонимание — идей перестройки порой свойственно и нашим друзьям. Впрочем, вопрос о том, кого именно относить к числу почитателей СССР, не так уж прост. К примеру, видя рукоплещущую публику, заполняющую залы, где выступают советские артисты, а затем читая в газетах восторженные рецензии, мы нередко предаемся сладостным иллюзиям: сколько новых друзей удалось завоевать нам' с помощью не знающего границ языка искусства!
— Не обольщайтесь,— заметил как-то один старый ар-гентинский коммунист.— Многие действительно без ума от русского балета и русской икры. Но это единственное совет-ское, что они принимают. Социализм им органически чужд. Так что в разряд «друзей» заносить их рановато.
Театр «Колон», где обычно блистают наши хореографические «звезды»,— одна из крупнейших музыкальных сцен мира. Чтобы попасть туда на балет, необходимо располагать довольно круглой суммой на билет, буфет, буклет, букет, а также обязательно чаевые билетеру. Еще требуется смокинг, для женщины — элегантное вечернее платье., желательно с пелериной. Побывать в «Колоне» (и назавтра рассказать, что ты там
4 Латинская Америка, № 1
97
был) — престижно, к музыке при этом можно оставаться абсолютно глухим, зато нужно обладать хорошими голосовыми связками, чтобы кричать «браво». Когда после таких спектаклей я читаю в советской прессе материалы «о всеобщем признании и триумфе мастеров советской культуры у широкой публики», мне становится, как отморозившему пальчик хрестоматийному шалуцу, «и больно, и смешно».
Иное дело, когда речь идет, например, о выступлениях советского цирка — здесь зритель более массовый. Но в таком же массовом порядке люди ходят и на американский, и на китайский цирк. Клоуны, гуттаперчевые девицы и дрессированные коровы всегда очень симпатичны и милы, однако вряд ли способны обращать зрителей в какую-нибудь веру или прививать им какие-либо убеждения. Цирк остается цирком, жизнь — жизнью.
...А жизнь эта очень сложна, и, увы, добиться совпадения во взглядах на нее не всегда удается не только с людьми дружественно настроенными, но даже и с идеологическими единомышленниками. Кое-кто из них, например, огорчался, видя в телевизионном выпуске новостей рукопожатие Горбачева и Рейгана: «Как же это можно протягивать руку заклятому врагу?», «Разве так борются с угнетающим нас империализмом?». А вот мнение о перестройке и гласности пожилого, кадрового аргентинского партийца, побывавшего в Москве:
— Я знаю, что в СССР много нерешенных проблем и трудностей, но главное же отнюдь не в этом. Родина Октября — наша путеводная звезда, светоч, постоянный пример для входящих в жизнь поколений. А вот ваши журналисты — я внимательно читал газеты и смотрел телевизор — выискивают одни пороки и недостатки, смотрят на все сквозь черные очки. Как это обидно.
Обиду эту по-человечески можно понять. Людям, привязанным к нашей стране не только идеологически, но и сентиментально, больно, когда, вызывая злорадство врагов, мы выставляем напоказ свои увечья и раны. Не страдает ли от этого дело, которому они посвятили свою жизнь? Путь к пониманию того, что начатый в СССР процесс политического и нравственного возрождения способствует очищению, не всегда прост. Но он обязательно будет пройден теми, перед кем закостенелые догмы окончательно не заслонили живую действитель-ность.
Взгляды всего человечества устремлены сегодня на нашу страну — в далеком, экзотическом Буэнос-Айресе я ощущал это особенно остро, и с небывалой силой осознавалась высокая историческая ответственность, лежащая на всей стране и иа каждом из ее граждан.
